В старинных книгах при описании мордовских земель очень часто употребляется слово «помра», которое означает рощу/лесное урочище/обособленный лесной массив. Вот пример использования из Арзамасских поместных актов (АПА №44 от 1591 года): «налеве в березовой помре дуб кудреват, а на нем грани, да с того дуба на дуб, а на нем грани, а тот дуб стоит в дубовой помре, да с того дуба на дубовой столб». АПА №82 от 1593 года: «а которые дубровы и помры меж пашен и сенные покосы, — Ивану Лобанову с Никитиною женою с Ненилою вопче». АПА №104 от 1596 года: «а лесное угодье Любиму вопче с Иваном Романовым — помры и дубровы». АПА №193 от 1605 года: «А лес им хоромной и дровяной сечи в помрах и в дубровах». Последняя фраза встречается в актах довольно часто. Наконец, АПА №211 от 1606 года: «а та долинка к помре к дуброве, а возле дубровы стоит молодой дубок».
Из этих примеров видно, что в стародавние времена русские писцы считали, что: 1) в помре можно сечь лес (она является лесным угодьем); 2) помра и дубрава в некоторых случаях могут быть словами взаимозаменяемыми, но иногда дубрава выделяется отдельно; 3) помра может быть березовой или, например, дубовой; 4) помра может находится между пашен и сенных покосов. Действительно, определение помры в качестве лесного урочища наиболее подходит ко всему вышеперечисленному. Более того, помры имели названия (например, Волчья, Татарча, Ташты) и служили четкими ориентирами на местности при межевании. В двух актах (АПА №3 от 1578 года и АПА №90 от 1594 года) помра написана как «пумра». Есть также АПА №66 от 1592 года, где приведена уменьшительно-ласкательная форма слова: «да через малую пумерку».
В мокшанском есть близкое слово «пора» (роща). В этих словах очень четко отслеживается та первооснова, начинающаяся на «п», которая связана с деревьями в разных родственных языках («пу» — дерево на марийском, «puu» — на финском/эстонском; «пу» — на коми). Эта же основа в эрзянском отразилась в слове «пенге» — полено, а также «пуло» — роща. Вероятнее всего, помра изначально также читалась как пумра, при этом «пум» в марийском — дрова, окончание «-ра» также, вероятно, связано с лесом.
Эрзянский глагол «керямс» (рубить), содержит в себе основу «керь», которая с эрзянского переводится как «кора» или «лубок». В коми есть близкое слово «кор» в одном из значений «кожура» или «шелуха», но в основном означающая «лист» (кстати, у финнов лист — kirje). Еще ближе в коми слово «кер» в значении «дерево», при этом основным все-таки является слово «пу» (например, лиственное дерево на коми будет «коръя пу»). В коми слово «рубить» может быть выражено как керавны, и как пӧрӧдны (по-видимому, от «пӧрны» — повалиться).
Поскольку «керь» — кора, покрывающая ствол дерева, то мы можем выделить еще одну первооснову на «к», которая означает «шкура», «кожа», наружный покров («коваште» — марийский, «кедь» — эрзянский, «ку» — коми»). Вторым компонентом явлется окончание «-рь». Оно, возможно, присутствует и в слове «помра». Что касается данного окончания, то оно может быть связано со словом «рубить» (марийское — «руаш»). Сруб на марийском будет «пура». В эрзянском топор — «узере». В эрзянском же есть слово «рунго» в значении ствол дерева и фигура человека, а корень дерева будет «юр», как и фундамент дома или очаг. При этом в «юр» первая буква явно перекликается с «ув» на коми, означающем низ. Вероятно, что буква «р» отвечает за некую основу, которая связана со стволом дерева, а в более широком смысле с лесом.
В марийском встречаем кожер (ельник), тумер (дубрава), пӱнчер (сосновый бор), куэр (березняк). Продолжая данную цепочку, слово помра будет означать лесок без уточнения названия деревьев, составляющих его основу. Еще одним объектом сравнения может выступить слово «парма», которое на языке коми означает ельник на высоком месте, а в более широком смысле темнохвойный лес.
Таким образом, вероятной логической цепочкой образования новых слов, связанных с переработкой дерева и его частями, может быть — «ку» + «ру» (покрытие ствола) или «пу» + «ру» (ствол дерева), которые далее составили основу слов керавны (коми), керямс и керь (эрз.) и пӧрӧдны (коми) и пура (марийский). Но основа на «р» может соответствовать и более широкому смыслу и применяться в значении массива деревьев (леса) в целом.
Та же основа с «р» может присутствовать в эрзянском слове «вирь» (лес), его аналогом в коми вӧр. Леший, например, в коми — вӧрса. У манси леший — вōрхум (оно же — «лесной мужик»). В таком случае вирь и помра — различные варианты леса в зависимости от его наполнения (чернолесье, редколесье) и/или размера (большой/малый). Ранее упомянутая основа «кер» может быть больше связана с лиственным лесом (лиственный лес как «покрытие» местности или лист как «покрытие» дерева). В чем же отличие эрзянского слова «вирь» от слова «помра»?
Помра — небольшие лесные заросли, которые можно легко измерить, оценить. Вирь — аналог русского черного леса, то есть большого лесного массива, по сути дремучий темный лес, в котором можно заблудиться и в котором водится множество диких зверей, представляющих опасность. Сравните вӧрпа — зверь (коми), вуй — зверь у манси (при этом основа «уй» — означает животных в общем смысле, например витуй — бобер, тонвыл уй — птица). В этом смысле первооснову на «в» можно соотнести с эрзянским «ве» — ночь, коми «вой» («ночь»), марийским «водо» («вечер»).
Не менее интересными кажутся и эрзянские слова «пенге» (дрова) и «ленге» (лыко). В обоих случаях речь идет о переработанном внутреннем материале дерева. В случае с лыком это внутренняя часть коры (луб) молодой липы и других лиственных деревьев. Важность для эрзян этих понятий подкрепляет пословица «эйкакштомось — ундов чувто: а пенгекс, а ленгекс» («бездетный — дуплистое дерево: ни лыка, ни дров»). Еще одним близким словом может выступать «ченгезь» (спалённый, обугленный или выгоревший от жары).
Первые буквы «п», «л», «ч», вероятно, можно связать со следующими словами: уже знакомое «пу» (полено), некой общей основой с «лопа» (лист растений) и «чи» (солнце). В случае с «ленге» надо выделить марийское слово сӱзлӧ — кочедык, шило для плетения лаптей из лыка. И марийское же слово лӱс — хвоя (на коми «лыс»). Это, безусловно, предмет дальнейшего анализа.
Дополнить анализ можно эрзянским словом «кенгелиця» (лжец) с первоосновой «ку» (в значения покрытия) и той же основой «-енге». Может ли быть, что общая основа «-енге» связана с компонентом внутреннего основания (вместилища, формы) «-ен/-енг/нг/нег» («негыз» — основание, фундамент на марийском). Сравните йӓнг — «душа» на марийском (содержит йӓл — люди и тот самый компонент «нг»). В эрзянском есть рунго — «ствол» и «фигура/стан», ланго — «поверхность». На марийском кость «лу» (сравните с коми — «лы»), а скелет «лулеге». Сустав на эрзянском — «эзне», а на горно-марийском «ежынг». В языке коми сустав «йӧзви», т.е. одинаково можно разложить слова на две основы эз-еж-йӧз и не/ынг/ви. Явно, что последнее -ви не сходится с двумя другими окончаниями. При этом йӧз на коми означает люди, в марийском есть «еш» (родня, семья, связанные между собой люди). Эз так и хочется связать с названием народа эрзя. Нет ли в этих корнях общей основы, означающей связь, которая впоследствии легла в основу слов семья/племя/народ?
PS. При взгляде на слово кудо — «дом», выделяется тот же компонент «ку», который может быть связан с укрытием. В марийском мы встречаем слова сурт (двор, хозяйство) и пӧрт (дом/изба), в них, вероятно, прослеживается компоненты, близкие к эрзянскому юр/р в значении фундамент, опора.
PPS. Привлекло внимание марийское слово: путул (этн. устаревшее) огонь, добываемый трением дерева о дерево (букв. древесный огонь).